Неточные совпадения
— В secretaire играете? — сказал
старый князь подходя. — Ну, поедем однако, если ты хочешь поспеть в
театр.
Старый скептик и эпикуреец Юсупов, приятель Вольтера и Бомарше, Дидро и Касти, был одарен действительно артистическим вкусом. Чтоб в этом убедиться, достаточно раз побывать в Архангельском, поглядеть на его галереи, если их еще не продал вразбивку его наследник. Он пышно потухал восьмидесяти лет, окруженный мраморной, рисованной и живой красотой. В его загородном доме беседовал с ним Пушкин, посвятивший ему чудное послание, и рисовал Гонзага, которому Юсупов посвятил свой
театр.
Изредка отпускал он меня с Сенатором в французский
театр, это было для меня высшее наслаждение; я страстно любил представления, но и это удовольствие приносило мне столько же горя, сколько радости. Сенатор приезжал со мною в полпиесы и, вечно куда-нибудь званный, увозил меня прежде конца.
Театр был у Арбатских ворот, в доме Апраксина, мы жили в
Старой Конюшенной, то есть очень близко, но отец мой строго запретил возвращаться без Сенатора.
Купаться в бассейн Сандуновских бань приходили артисты лучших
театров, и между ними почти столетний актер, которого принял в знак почтения к его летам Корш. Это Иван Алексеевич Григоровский, служивший на сцене то в Москве, то в провинции и теперь игравший злодеев в
старых пьесах, которые он знал наизусть и играл их еще в сороковых годах.
Иногда называл себя в третьем лице, будто не о нем речь. Где говорит, о том и вспоминает: в трактире — о
старых трактирах, о том, кто и как пил, ел; в
театре в кругу актеров — идут воспоминания об актерах, о
театре. И чего-чего он не знал! Кого-кого он не помнил!
Вдруг из толпы студентов вышел
старый сторож при анатомическом
театре, знаменитый Волков, нередко помогавший студентам препарировать, что он делал замечательно умело.
Я прошел к Малому
театру и, продрогший, промочив ноги и нанюхавшись запаха клоаки, вылез по мокрой лестнице. Надел шубу, которая меня не могла согреть, и направился в редакцию, где сделал описание работ и припомнил мое
старое путешествие в клоаку.
Вскоре после этого пьесы, требовавшие польских костюмов, были воспрещены, а еще через некоторое время польский
театр вообще надолго смолк в нашем крае. Но романтическое чувство прошлого уже загнездилось в моей душе, нарядившись в костюмы
старой Польши.
— Сейчас же убирайся отсюда,
старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью. Ваши отцы, мужья и братья приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как в
театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
Молодые люди, не встречаясь в обществе, легко забывали
старое однокашничество, и хотя пожимали друг другу руки в
театре, на улице и т. д., но эти пожатия были чисто формальные.
Из помещения на
Старой площади редакция «Русского слова» вскоре, переменив несколько квартир, переехала на Петровку, в дом доктора Левинсона, в нижний этаж, где была когда-то редакция арендуемых у императорских
театров театральных афиш, содержимая А.А. Левинсоном, сыном домовладельца.
В 1881 году я служил в
театре А.А. Бренко. Мой
старый товарищ и друг, актер В.Н. Андреев-Бурлак, с которым мы тогда жили вдвоем в квартирке, при
театре на Тверской, в доме Малкиеля, напечатал тогда в «Русской мысли» прекрасный рассказ «За отца», в котором был описан побег из крепости политического преступника.
Вечера молодые супруги проводили по большей части в
театрах и по преимуществу в балетах, откуда, возвращаясь прямо домой, они садились за прекрасно приготовленный им
старым поваром ужин, за которым, мучимые возбужденною в
театре жаждою, выпивали значительное количество шампанского.
К концу зимы сестры не имели ни покровителей «настоящих», ни «постоянного положения». Они еще держались кой-как около
театра, но о «Периколах» и «Полковниках
старых времен» не было уж и речи. Любинька, впрочем, выглядела несколько бодрее, Аннинька же, как более нервная, совсем опустилась и, казалось, позабыла о прошлом и не сознавала настоящего. Сверх того, она начала подозрительно кашлять: навстречу ей, видимо, шел какой-то загадочный недуг…
На лето Бренко сняла у казны
старый деревянный Петровский
театр, много лет стоявший в забросе.
Я в 6 часов уходил в
театр, а если не занят, то к Фофановым, где очень радовался за меня
старый морской волк, радовался, что я иду на войну, делал мне разные поучения, которые в дальнейшем не прошли бесследно. До слез печалились Гаевская со своей доброй мамой. В труппе после рассказов Далматова и других, видевших меня обучающим солдат, на меня смотрели, как на героя, поили, угощали и платили жалованье. Я играл раза три в неделю.
Это старинный барский дом на Троицкой улице, принадлежавший
старому барину в полном смысле этого слова, Льву Ивановичу Горсткину, жившему со своей семьей в половине дома, выходившей в сад, а
театр выходил на улицу, и выходили на улицу огромные окна квартиры Далматова, состоящей из роскошного кабинета и спальни.
Летом, вместо того чтобы отдыхать, Григорьев играл по маленьким городишкам и ярмаркам специально для того, чтобы прокормить своих
старых друзей, много лет считавших и дом и
театр Григорьева своими.
В
театре Родона — оперетка… Своя там публика. Пожившая, износившаяся —
старые развратники, наблюдающие обнаженные торсы и рассматривающие в бинокли, не лопнуло ли где-нибудь трико у артистки. Публика, воспитанная и «Салошках», кафешантанах и в театральных маскарадах.
В
старые времена не поступали в
театр, а попадали, как попадают не в свой вагон, в тюрьму или под колеса поезда. А кто уж попал туда — там и оставался. Жизнь увлекательная, работа вольная, простота и перспектива яркого будущего, заманчивая и достижимая.
И снова
театр держал Григорьев, и снова около него ютились
старые друзья-актеры, приходившие если не послужить, так пожить у
старого друга.
Мы собирались с В. П. Далматовым идти завтракать, когда сторож Григорьич ввел в кабинет И. К. Казанцева, известного актера и антрепренера. С Далматовым они расцеловались, как
старые друзья. Казанцев проездом из Самары в Москву заехал в Пензу, чтобы пригласить Далматова на летний сезон в Воронеж, где он снял
театр.
Пока Нина Абрамовна каталась по Парижу в золотой карете,
старый нувориш, скучавший без журфиксов, весь отдался постройке
театра, пригласив руководителем строительства известного архитектора М. Н. Чичагова.
В тамбовском
театре, в большом каменном здании, в нижнем этаже, была огромная кладовая с двумя широкими низкими окнами над самой землей: одно на юг, другое на запад. Эта кладовая называлась «
старая бутафорская» и годами не отпиралась.
Ни сада, ни
театра, ни порядочного оркестра; городская и клубная библиотеки посещались только евреями-подростками, так что журналы и новые книги по месяцам лежали неразрезанными; богатые и интеллигентные спали в душных, тесных спальнях, на деревянных кроватях с клопами, детей держали в отвратительно грязных помещениях, называемых детскими, а слуги, даже
старые и почтенные, спали в кухне на полу и укрывались лохмотьями.
Теперь мы нарочно заговорим о
театре, вы нам поможете, и князь велит отослать к нам весь этот
старый хлам.
Большой Петровский
театр, [Сгоревший еще при Медоксе, кажется, в 1805 году, перед началом представления первой части «Днепровской русалки».] возникший из
старых, обгорелых развалин, лет двадцать неприятно поражавших глаза московских жителей, — изумил и восхитил меня.
Взволнованный своим переездом в Москву, горячим приемом моих
старых и новых приятелей, а всего более притихшей на время и с новою силою вспыхнувшей моей страстью к искусству, взошел я на огромную, великолепную сцену Петровского
театра, полную жизни, движения и людей, мелькавших, как тени, в полумраке, который сначала ослепил меня; гром музыки, пение хоров, пляски на празднике Вакха — все это вместе показалось мне чем-то волшебным.
Может быть, публика этого и не замечала; но мы, страстные любители
театра и внимательные наблюдатели, видели, что с каждым представлением даже
старых пиес Щепкин становился лучше и лучше.
Татьяна. В
театре… да. Там приходит дирижер, взмахивает палочкой, и музыканты скверно, бездушно играют какую-нибудь
старую, избитую вещь. А здесь… а эти? Что они способны сыграть? Я не знаю.
В самое то время, как Москва беззаботно собиралась в
театр, чтоб посмотреть на
старого славного артиста, военная гроза, давно скоплявшаяся над Россиею, быстро и прямо понеслась на нее; уже знали прокламацию Наполеона, в которой он объявлял, что через несколько месяцев обе северные столицы увидят в стенах своих победителя света; знали, что победоносная французская армия, вместе с силами целой Европы, идет на нас под предводительством великого, первого полководца своего времени; знали, что неприятель скоро должен переправиться через Неман (он переправился 12 июня) — все это знали и нисколько не беспокоились.
Пети хотела начать трагедией: предлагала более десяти пиес, которые все игрались на московском
театре, и все эти пиесы, по каким-то особенным причинам, не могли быть скоро даны; наконец, Плавильщиков вытащил из
старого репертуара давно забытую трагедию Княжнина «Софонисбу», и начальство согласилось.
Театр представляет внутренность людской кухни. Мужики, раздевшись и запотев, сидят у стола и пьют чай. Федор Иваныч с сигарой на другом конце сцены. На печке
старый повар, не видный первые четыре явления.
В семь часов вечера этого последнего дня его жизни он вышел из своей квартиры, нанял извозчика, уселся, сгорбившись, на санях и поехал на другой конец города. Там жил его
старый приятель, доктор, который, как он знал, сегодня вместе с женою отправился в
театр. Он знал, что не застанет дома хозяев, и ехал вовсе не для того, чтобы повидаться с ними. Его, наверно, впустят в кабинет, как близкого знакомого, а это только и было нужно.
Потом я узнал, что здесь каждое утро завтракали на свежем воздухе распорядитель
театра господин Валерьянов и
старая бывшая актриса Булатова-Черногорская, дама лет шестидесяти пяти, которая содержала как
театр, так и самого распорядителя.
При выходе из
театра старый товарищ уловил меня и настоятельно звал ехать с ними вместе ужинать и притом сообщил, что их дама «субъект самой высшей школы».
Я и писал ему, и за пирожками бегал, перья чинил, тещу его
старую по
театрам водил.
Труппу
театра"Разнообразие"для комедий из современной польской жизни и для так называемых"кунтушевых"пьес из быта
старой Польши нашел я замечательной, с таким ансамблем, какой был только в Москве, но не в Петербурге.
Мы с ним возобновили
старое знакомство, но мне — увы! — нечего было предложить ему. У меня не было никакой новой пьесы, когда я приехал в январе 1871 года, а та комедия, которую я написал к осеннему сезону, на сцену не попала. Ее не пропустил"Комитет", где самым влиятельным членом был Манн, ставивший свои комедии на Александрийском
театре.
За бенефисный вечер Садовского я нисколько не боялся, предвидел успех бенефицианта, но не мог предвидеть того, что и на мою долю выпадет прием, лучше которого я не имел в Малом
театре в течение целых сорока лет, хотя некоторые мои вещи ("
Старые счеты","Доктор Мошков","С бою","Клеймо") прошли с большим успехом.
И в жанровом
театре «Gymnase» шла другая пьеса Сарду — «
Старые холостяки» с таким же почти, как ныне выражаются, «фурорным» успехом.
Кроме личного знакомства с тогдашними профессорами из сосьетеров"Французской комедии": стариком Сансоном, Ренье, позднее Брессаном (когда-то блестящим"jeune premier"на сцене Михайловского
театра в Петербурге), — я обогатил коллекцию
старых знаменитостей и знакомством с Обером, тогдашним директором Консерватории, о чем речь уже шла выше.
Старый Бург-театр помещался в самом Burg'e, то есть в дворцовом здании.
Из легкой комедии"Наши знакомцы"только один первый акт был напечатан в журнале"Век"; другая вещь — "
Старое зло" — целиком в"Библиотеке для чтения", дана потом в Москве в Малом
театре, в несколько измененном виде и под другим заглавием — "Большие хоромы"; одна драма так и осталась в рукописи — "Доезжачий", а другую под псевдонимом я напечатал, уже будучи редактором"Библиотеки для чтения", под заглавием"Мать".
Я старался наверстать пробел в моих поездках по Европе и изучал Берлин довольно старательно, бывал везде, причем Бакст был часто моим чичероне, проводил вечера и в разных
театрах, которые в общем находил гораздо плоше венских; и королевский"Schauspiel-Haus", где, однако, были такие таланты, как
старый Дюринг и ingenue Буска (впоследствии любимица петербургской публики), но в репертуаре и в тоне игры царила рутина.
Обстановка самая заурядная, в
старых декорациях, с
старой бутафорией. Из-за всякого костюма выходила переписка с конторой, что и до сих пор еще не вывелось на казенных сценах. Чиновничьи порядки царили безусловно. На прессу по отделу
театра надет был специальный намордник в виде особой цензуры при ведомстве императорского двора.
Старый и сгорбленный «благородный отец», с кривым подбородком и малиновым носом, встречается в буфете одного из частных
театров со своим старинным приятелем-газетчиком. После обычных приветствий, расспросов и вздохов благородный отец предлагает газетчику выпить по маленькой.
Являются писатели, которые остаются жить в памяти и мыслях потомства, является народный
театр, журнал, в
старой Москве основывается университет.
— Что́ он
постарел, князь Василий? — спросила графиня. — Я его не видала с наших
театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] — вспомнила графиня с улыбкой.